— Белка? — хрипло прошептал он, с ужасом не слыша больше ни единого вздоха. Ничего больше не слыша, кроме грохота собственного сердца и злорадных завываний колючей метели. — Белка! Белка!! Очнись!! Ты меня слышишь?! Белка!!!
Гончая не пошевелилась. У нее не дрогнули ресницы, не изменилось ничего в глазах, не вспыхнул румянец на покрытых острыми льдинками щеках. Казалось, она просто уснула и вот-вот вернется к реальности, но у эльфа что-то оборвалось внутри: не умела она сдаваться, не могла просто так забыться и оставить его умирать одного. Нет, только не она!
— Белка!!!
И снова тишина. Ни шороха, ни вздоха, ни мимолетной улыбки на посиневших губах. Только еще одна слезинка скользнула по щеке, но почти мгновенно замерзла, да медленно потухли пронзительные голубые радужки, красноречиво свидетельствуя: все закончилось, и это совсем не сон.
— БЕЛКА!! Нет!! Нет!!
Она не вздрогнула даже тогда, когда он со стоном прижался к губам, в безумной надежде стараясь вдохнуть в нее жизнь. Когда онемевшими пальцами отер ее лицо, но, снова не почувствовав знакомого тепла, содрогнулся от ощущения непоправимого: перед ним словно статуя оказалась — холодная, неподвижная и… мертвая.
Таррэн застонал уже вслух, шаря по равнодушному снегу полубезумным взглядом. Он стоял, опасно пошатываясь, в самом центре бушующей бури. Не чувствуя колючих льдинок, впивающихся в щеки. Не видя ничего вокруг. Не замечая, как из многочисленных порезов неохотно сочится кровь. Не ощущая боли в натруженных стопах и того, что его сапоги уже очень давно изорвались об острые грани ледяного пола. Нелегкая ноша в руках неожиданно превратилась в громадную гранитную плиту, которая неимоверно давила, пригибала к земле и все сильнее приобретала отвратительное сходство с могильным камнем. Дыхание вырывалось с жуткими хрипами, сердце отказывалось верить, в груди словно лопнул сосуд с едкой желчью, а на душе стало оглушительно пусто, черно от горя и почти так же холодно, как в проклятом Лабиринте. Том самом, что только убил самое дорогое для него существо.
Белик… Белка… малыш… он забрал тебя… он все равно тебя забрал! Ради крови, ради жертвы, ради того, чтобы Амулет был полон хоть чьей-то жизнью!
А от нее снова — ни отклика, не звука. Ни даже самого крохотного знака, что все случившееся не сон и не бред. Кажется, на этот раз она сумела уйти. Как всегда, не попрощавшись и даже не съязвив напоследок.
Лабиринт пугливо притих, ощущая отголоски горя Хозяина, но Таррэн уже не видел: упав на колени, он вжался лицом в заледенелый доспех Гончей и тихо стонал, понимая лишь одно: он снова опоздал.
«Белка…»
Где-то неподалеку злорадно расхохоталась извечная тоска.
— Будь ты… проклят! — неистово выдохнул Темный эльф, вдруг вскинув запорошенные снегом и покрытые ледяной коркой глаза к невидимому потолку.
Внутри него немедленно шевельнулась потревоженная сила.
— Будь проклят!!
И послушный Огонь снова заструился по венам, с ревом выжигая поселившийся там холод. У эльфа потемнело в глазах, в груди что-то болезненно сжалось, а скулы свело от отчаяния.
— БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!! — раненым зверем взревел наследник Изиара, горестно прижимая к себе неподвижное тело, и мир мгновенно потонул в лютом пламени его знаменитой ненависти — к проклятому прошлому, к жестокому настоящему, к пустому будущему, которого больше не будет. К этим равнодушным стенам, разучившимся слышать чужую мольбу. К высоким потолкам, которые давно позабыли о чувствах. К этому небу, что никогда больше не будет сиять восхитительной синевой ее глаз. К солнцу, что никогда не сверкнет в ее улыбке. К проклятому долгу, приведшем ее на эту грань. К сотни и тысячи раз проклятой крови Темного эльфа, позволившей Лабиринту забрать еще одну жизнь.
Таррэн крепко зажмурился, позволяя магии вырвать изнутри все, что еще жило. Зачем ему теперь? И правда: жизнь больше не важна и не нужна. Он слегка вздрогнул, когда в тело вонзились миллионы острейших иголок, захрипел от безумной боли в изувеченных ногах и жадно глотнул резко потеплевший воздух. Ладно, потерплю: недолго осталось — Огонь, как известно, не щадит живущих. А посмертное проклятие Темного мага и вовсе живет лишь за счет призвавшего его безумца — недолго, конечно, но зато очень мощно. Как раз, что ему сейчас нужно.
На кожу щедро брызнуло горячим, обдало едва не кипящим паром. Что-то зашипело, словно разъяренным змеем, несильно стукнуло его в плечо, растопило лед вокруг, играючи отшвырнуло очередной порыв ветра. Поднявшее до самого потолка пламя мгновенно испепелило кружащиеся возле замершего эльфа снежинки, плавя примерзший камень и сметая прочь нагромождения ледяных круч. Развернувшись на всю ширину, оно окатило расплавленной лавой весь зал, плеснуло горячей волной на стены. А затем с бешеным ревом ударилось во что-то твердое, терпеливо ждущее впереди, ненадолго там задержалось, взвыло в последний раз, а затем разочаровано откатилось и вернулось к застывшему Хозяину.
Эльф вздрогнул, когда по его телу прокатилась вторая волна неистового жара. Он разом взмок, ощутил стремительные ручейки, бегущие по разгоряченному телу. Почувствовал талый снег на холодных щеках, судорожно сглотнул, смутно дивясь его соленому привкусу. Надолго застыл, горестно зажмурившись и пытаясь уйти следом. Но не смог даже этого: Лабиринт в самый последний момент остановил бешеную пляску Огня на своих камнях. Просто задул гигантскую свечу чужой ненависти, усмирил бушующий ураган, успокоил мятущиеся чувства. И оставил измученного эльфа в горестном одиночестве. Живым. Полностью опустошенным. И снова проклятым.